И́горь Миро́нович Губерма́н (род. 7 июля 1936, Харьков) — советский и израильский прозаик, поэт, получивший широкую известность благодаря своим афористичным и сатирическим четверостишиям — «гарикам».
В них он точно и метко отражает все реалии жизни, со всеми её взлётами и падениями, радостями и горестями. Иногда он высказывается немного резко, но лишь потому, что это такая же неотъемлемая часть нашей жизни.
В 1979 году он был арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы, в связи с резкими высказываниями в своих произведениях против политики.
«Гарики» Игоря Губермана радуют тысячи его поклонников и читателей. В каждое четверостишие ему удается вложить ёмкое и хлёсткое наблюдение, которое заставит вас непременно улыбнуться 🙂
Лучшие четверостишия («Гарики») Игоря Губермана
Строки вяжутся в стишок,
море лижет сушу,
дети какают в горшок,
а большие — в душу.
море лижет сушу,
дети какают в горшок,
а большие — в душу.
Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно!
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот говно!
Спасибо организму, корпус верный
устойчив оказался на плаву,
но все-таки я стал настолько нервный,
что вряд ли свою смерть переживу.
устойчив оказался на плаву,
но все-таки я стал настолько нервный,
что вряд ли свою смерть переживу.
Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись,как по джунглям ботаник,
Не горюй,что не всюду успел,
Может ты опоздал на «Титаник»
Не мечись,как по джунглям ботаник,
Не горюй,что не всюду успел,
Может ты опоздал на «Титаник»
С людьми я избегаю откровений,
не делаю для близости ни шага,
распахнута для всех прикосновений
одна лишь туалетная бумага.
не делаю для близости ни шага,
распахнута для всех прикосновений
одна лишь туалетная бумага.
Довольно тускло мы живем,
коль ищем радости в метании
от одиночества вдвоем
до одиночества в компании.
коль ищем радости в метании
от одиночества вдвоем
до одиночества в компании.
Носишь радостную морду
и не знаешь, что позор —
при таких широких бедрах
такой узкий кругозор.
и не знаешь, что позор —
при таких широких бедрах
такой узкий кругозор.
Когда мила родная сторона,
которой возлелеян и воспитан,
то к ложке ежедневного говна
относишься почти что с аппетитом.
которой возлелеян и воспитан,
то к ложке ежедневного говна
относишься почти что с аппетитом.
Днем кажется, что близких миллион,
И с каждым есть связующая нить.
А вечером безмолвен телефон,
И нам, по сути, некому звонить.
И с каждым есть связующая нить.
А вечером безмолвен телефон,
И нам, по сути, некому звонить.
Бывает — проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.
Будущее — вкус не портит мне,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне —
значит делать черным каждый день.
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне —
значит делать черным каждый день.
Эпическая гложет нас печаль
за черные минувшие года;
не прошлое, а будущее жаль,
поскольку мы насрали и туда.
за черные минувшие года;
не прошлое, а будущее жаль,
поскольку мы насрали и туда.
Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами противно,
а среди умных — одиноко!
по воле тягостного рока
мне с идиотами противно,
а среди умных — одиноко!
Не стану врагу я желать по вражде
ночей под тюремным замком,
но пусть он походит по малой нужде
то уксусом, то кипятком.
ночей под тюремным замком,
но пусть он походит по малой нужде
то уксусом, то кипятком.
Люблю отчизну я. А кто теперь не знает,
Что истая любовь чревата муками?
И родина мне щедро изменяет
С подонками, прохвостами и суками.
Что истая любовь чревата муками?
И родина мне щедро изменяет
С подонками, прохвостами и суками.
Среди других есть бог упрямства,
И кто служил ему серьезно,
Тому и время, и пространство
Сдаются рано или поздно.
И кто служил ему серьезно,
Тому и время, и пространство
Сдаются рано или поздно.
Застольные люблю я разговоры,
Которыми от рабства мы богаты:
О веке нашем — все мы прокуроры,
О бл…ве нашем — все мы адвокаты.
Которыми от рабства мы богаты:
О веке нашем — все мы прокуроры,
О бл…ве нашем — все мы адвокаты.
Остыв от жара собственных страстей,
Ослепнув от загара жирной копоти,
Преступно мы стремимся влить в детей
Наш холод, настоявшийся на опыте.
Ослепнув от загара жирной копоти,
Преступно мы стремимся влить в детей
Наш холод, настоявшийся на опыте.
У скряги прочные запоры,
у скряги темное окно,
у скряги вечные запоры –
он жаден даже на говно.
у скряги темное окно,
у скряги вечные запоры –
он жаден даже на говно.
Когда весна, теплом дразня,
скользит по мне горячим глазом,
ужасно жаль мне, что нельзя
залечь на две кровати разом.
скользит по мне горячим глазом,
ужасно жаль мне, что нельзя
залечь на две кровати разом.
Увы, но счастье унеслось
и те года прошли,
когда считал я хер за ось
вращения земли.
и те года прошли,
когда считал я хер за ось
вращения земли.
